Антисемитизм и фило-семитизм как фактор постсоветских конфликтов

Публикуем главу из книгиВладимир (Зеэв) Ханин            

3.Антисемитизм и фило-семитизм как фактор постсоветских конфликтов 

Еще одним немаловажным индикатором отношения властей и общества к евреям стало использование еврейской темы в пропагандистских схемах, сопровождавших межгосударственные конфликты на постсоветском пространстве. «Инструментализация антисемитизма», как это феномен определил Вячеслав Лихачев (использование темы антисемитизма в отрыве от реальных проблем в политических целях, в первую очередь – для дискредитации оппонентов)58, на постсоветском пространстве применялась неоднократно. Но наиболее ярко это обстоятельство проявилось в ходе психологической, дипломатической и информационной кампании, сопровождающей начавшийся в 2014 году и оказавшийся затяжным российско-украинский конфликт. По мнению наблюдателей, формирование образа врага, в котором важную роль играла антисемитская составляющая, было особенно востребовано для мобилизации низовой поддержки в Украине и России, но в большей степени – на внешней дипломатической и пропагандистской арене, особенно в первый период противостояния.

Российские дефиниции сторонников украинской независимости как «бандеровцев» (радикальных националистов) и наследников фашистских пособников Гитлера позволила определить свержение авторитарного и коррумпированного режима президента Виктора Януковича как приход к власти в Киеве «антисемитского, фашистского и бандеровского руководства». Причем эти образы были адресованы как пророссийским кругам в русскоязычных регионах на востоке и юге Украины, так и разным аудиториям внутри России и в мире (прежде всего, в Израиле, США и Европе). Поиск симметричного ответа в украинском руководстве тогда же выразился в попытках продвинуть, на уровне массовой пропаганды, тему антисемитизма и ущемления прав меньшинств и ксенофобии в самой России.59 А в определении самой российской власти украинской стороной звучала тема «строителей новой советской империи – наследника антисемитского режима СССР». 60

Ситуация в России

Притом, что эти «анти- и филосемитские» демарши были направлены в адрес противников, они имели и вполне очевидные внутриполитические коннотации. Например, в национально-радикальных кругах в России (и параллельно – в маргинальных кругах в Украине) стали распространятся идеи о том, что Майдан61 организован евреями. Причем «насыщенный евреями» российский либеральный лагерь, выступивший в поддержку антиавторитарной революции (как она им виделась) в Киеве, стал, якобы, соучастником этого, в терминологии определенных российских кругов, «сионистско-бандеровского переворота».62 Что характерно, в радикально- националистической фракции, оппозиционной официальному Кремлю, это иногда уживалось с представлением, что те же «сионисты» организовали и «русскую весну» (то есть, сепаратистские движения в русскоязычных районах Украины) и тем самым «реализуют планы сионистов, провоцируя резню между русскими и украинскими нациями».63

Впрочем, уже к концу 2015 года потребность в «антисемитском» факторе (в различных его инструментальных вариантах), для мобилизации внутреннего общественного мнения, на линии украино-российского противостояния, в целом, ощутимо снизилась. Выяснилось, что востребованность темы «защиты прав евреев и иных меньшинств в Украине» на внутреннем российском политическом рынке постепенно ушла на периферию местной повестки дня64, и определяемая этим контекстом антисемитская риторика, вновь приобрела латентное состояние. Их публичное выражение остается уделом либо исламистских, либо маргинальных радикально-националистических кругов.

Там и сегодня продолжают озвучивать конспиративные теории, в стиле «Война на Украине – это война сионистов против России руками русского народа», и наполнять сеть сайтами и текстами самого бредового антисемитского и антисионистского содержания.65 Но из официальных СМИ подобные ассоциации, а также прежние намеки, что еврей-либерал – это предатель и враг России, почти исчезли. Высшее политическое руководство быстро почувствовало, считает Игорь Бунин, что революционный тип поддержки власти расходится с национальной традицией и привычным стилем управления, и распознало угрозу потенциальных будущих потрясений.66

Показательным примером может служить история с уничтожением ПВО войск союзника России – режима Асада в Сирии, 18 сентября 2018 года российского самолёта-разведчика Ил-20, которого, согласно первой версии российского Минобороны, «подставили под дружественный огонь» самолеты ВВС ЦАХАЛа, проводившие в тот момент операции против объектов иранской террористической инфраструктуры в этой стране.67 Последовавшая за объявлением версии (вскоре опровергнутой израильской стороной, но продолжающей поддерживаться, хотя и намного более минорно, российскими официальными лицами) о «вине» израильтян вспышка мощной антисионистской и антисемитской риторики в федеральных российских СМИ была «подавлена» несколько часов спустя.68 Хотя, в глазах многих наблюдателей, и стала подтверждением вышеприведенного заключения экспертов о возможности сравнительно легкого перевода латентных «а-семитских» настроений в вокализированную форму открытого антисемитизма.
Но пока этого нет, полагает руководитель Центра «Сова» Александр Верховский, граждане, которые боятся других категорий [населения] и зависимы от телевидения, не слишком обеспокоены еврейской темой, ибо «если нигде не говорится про жидомасонский заговор, то его и в головах не будет».69 Во всяком случае, на сегодняшний день нет реальной угрозы, по мнению обозревателей, что эти тренды как-то изменятся в худшую сторону.70

Ситуация в Украине

Еще меньшим был успех связанных с конфликтом с Россией антисемитских кампаний в Украине. Как заметил, в ходе развернутого интервью с автором этих строк, Вячеслав Лихачев, «настолько мощным был прорыв в Украине изнутри подчеркнутых фило-семитских чувств, что кампании (такого рода) оказались крайне неэффективны. Несмотря на некоторые всплески [в 2015-2017годах], о масштабе 2014 года речь не идет».

Издержками ситуации стало стремления ряда украинских лидеров снимать с себя всякую ответственность за реальные проявления антисемитизма в собственной стране (избиение раввинов, вандализм против еврейских объектов, резонансные антисемитские высказывания в прессе и слухи, распространяемые в социальных сетях), автоматически переводя стрелки на «происки Кремля» и действия «российской агентуры». Особенно учитывая, что такую версию с готовностью поддержали еврейские партнеры национально-акцентированной фракции нового украинского политического руководства.

И тем более логично, что данный подход, начиная с 2015 года, находил все большую поддержку и среди рядовых украинцев, с их растущим раздражением бесконечными обвинениями их народа в антисемитизме. По мнению обозревателей, еврейская тема в обще-украинском контексте породила некую защитную реакцию, согласно которой антисемитизмом могут быть только действия врага, свои же, вполне антисемитские       акты  антисемитизмом считаться не должны, максимум – хулиганством на почве недоразумений. Чуть ли не естественным продолжением такой первоначально маргинальной, но с течением времени все более легитимной в публичном дискурсе ревизионистской логики, стали учащающиеся попытки обвинить в антисемитских инцидентах самих евреев, что из единичных фактов, в 2017-2018 годах стало все более заметным трендом, вводящим в оборот, казалось бы, изжитые антисемитские клише.

Параллельно возвращаются и почти исчезнувшие в 2014-2015 годах, но вновь набирающие популярность попытки тех или иных «лидеров общественного мнения» вместо обсуждения проблем по существу дела, выдвигать, обращаясь к местным евреям и фактически возводя на них ответственность, набор встречных претензий мировому еврейству и Израилю. (Например, за неготовность Кнессета последовать примеру 24 государств мира и признать Голодомор этноцидом, то есть, явлением, идентичным Катастрофе).71 В итоге, как замечают обозреватели, на ее рынке идей антисемитизм сейчас, пожалуй, занимает более важное место, чем 3-4 года назад. Что, оговоримся, все же не реализуется в заметных по масштабу насильственных действиях или призывам к ним.

Заключение

Иными словами, влияние отмеченных выше негативных процессов в постсоветских обществах на реальную ситуацию, в которой пребывают украинские и российские евреи, не следует ни недооценивать, ни переоценивать. Помимо сокращения числа актов вандализма и насилия с антисемитской подоплекой, индикатором может служить субъективные ощущения евреев о динамики уровня антисемитизма в последние годы в их городе и стране.

Так, в ходе нашего упомянутого исследования еврейского населения стран бывшего СССР (январь 2019 года) примерно равная доля респондентов, опрошенных в Украине, придерживались прямо противоположных суждений: 16% утверждали, что уровень антисемитизма в их городе и стране в целом в последние годы заметно возрос. В то время как соответственно, 12 и 5% напротив, полагали, что антисемитизм заметно уменьшился или же, считали, что «антисемитизма в нашем городе и стране в целом, как не было, так и нет».

Самая большая группа – около половины (47%) респондентов отметили,   что заметных положительных  или отрицательных изменений в этом вопросе в последнее время, по их ощущениям, не произошло, а пятая часть затруднились дать оценку распространенности и динамики процесса. Примерно таковой же (соответственно, 43 и 10%) была доля этих двух подгрупп в исследовании мнений евреев России «Левады-центра» 2018 года, равно как и доля тех, кто посчитал, что уровень антисемитизма в стране заметно или несколько вырос (17%). В то время как доля тех, кто полагал, что этот уровень, напротив, заметно или несколько уменьшился, оказалась почти вдвое большей (33%). Так или иначе, доля сторонников пессимистичного взгляда на вещи среди евреев России и Украины оказалась вчетверо ниже, чем средняя доля евреев 12 государств ЕС, указавших в декабре 2018 года на рост значительный или некоторый рост антисемитских проявлений в их странах (так там ответили, соответственно, 63 и 26% опрошенных).72

     С другой стороны, оценки и данные замеров и в России, и в Украине показывают наличие нормы, осуждающей публичное или открытое выражение этнического неравенства и этнической неприязни, равно как и вытекающее из них осуждение дискриминационных действий, направленных против евреев – как и иных этнических групп. Что не значит отсутствия этой неприязни в латентной форме, отнюдь не равнозначно ослаблению или исчезновению этнических предрассудков или фобий как таковых, и не исключает проявлений ксенофобии в других формах.

    Согласно выводу обозревателей, латентно присущий обществу комплекс этнического или расового превосходства, который в меняющихся обстоятельствах может выйти на поверхность, дает возможность сравнительно легкого нарушения этой нормы различными институтами в публичной сфере.73 Похоже, что именно эта, ощущаемая на сознательном или подсознательном уровне, нестабильная атмосфера была причиной того, что 54,4% респондентов проведённого в 2018 году «Левада-центр» количественного исследования «Восприятие антисемитизма глазами евреев России» полагали, что антисемитизм в современной России является «серьезной» или очень серьезной проблемой.74

    Подведем итог.      

Неверно предполагать, что перенос антипатии и негативизма общества на «внешнего врага» (Россия, Украина, американцы, европейцы и т. д.) в принципе снимает тему внутренних этнических конфликтов в России или Украине. Потому общая тенденция сокращения уровня антисемитской ксенофобии в этих странах не гарантирует отсутствия смены этой тенденции когда-либо в будущем.
Отход от государственного антисемитизма советских времен и сокращение уровня, мотивированного антисемитскими взглядами насилия не означает, что антисемитизм как культурное явление в этих странах исчез. В российском обществе «твёрдое ядро» носителей антисемитских сантиментов составляет порядка 8-10%; в Украине это доля, вероятно, несколько ниже, но также не является незначительной. Кроме того, многие сегменты местных обществ являются носителями “латентных» (или «спящих») антисемитских настроений и, в определенной ситуации, могут выйти наружу.

Пока же, взгляды и настроения большинства жителей России и, отчасти, Украины могут быть определены как «а-семитские», что предполагает своего рода дистанцирование от де-актуализированного для них «еврейского вопроса» при сохранении остаточных, или «подавленных» антисемитских стереотипов. Или, как определял этот феномен в России в начале прошлого века Владимир Жаботинский, «это не борьба, не травля, не атака: это - безукоризненно корректное по форме желание обходиться в своем кругу без нелюбимого элемента».75 В этом смысле данный тип отношения к евреям в странах СНГ отличается от его европейской модели. Где общество, согласно одному из определений, «более не считает поддержание еврейского присутствия в своей среде как ее имманентное обязательство, продиктованное виной за Холокост, но просто рассматривает еврейское сообщество просто как один из элементов мозаики местного культурного плюрализма».76

Наибольшую угрозу, на сегодняшний день для постсоветских еврейских сообществ может составить возвращение какого-то варианта государственной поддержки антисемитских настроений и действий через СМИ, публичных деклараций официальных лиц и политику бюрократических структур – что, вполне вероятно, будет с пониманием воспринято какими-то (вероятно, немалыми) сегментами местного общества. Впрочем, реализация подобного сценария сегодня маловероятна и в России, и еще менее вероятна в Украине.